В творческой вселенной Вертова этот фильм занимает особое место. Западная критика, как и современная Вертову отечественная, не поняла это произведение, отнесла его к последователям жанра «городская симфония», созданного Вальтером Руттманом «Берлин – симфония большого города») и развитого Альберто Кавальканти («Только время»), Жаном Виго («По поводу Ниццы») и другими европейскими экпериментаторами в области формы. «Человек с киноаппаратом», несмотря на формальное сходство, стоит от этих произведений совершенно отдельно и считаться вторичным по отношению к ним не может уже потому, что является закономерным следствием тех идей, которые Вертов формулирует с 1918 года, когда ни о каких «симфониях» речи еще не шло. Новаторство Вертова состоит более в сочетании формы с содержанием. У «Человека с киноаппаратом» нет сюжета, это набор впечатлений, которые уловил оператор, охотник за образами, в разных городах Союза. Действие происходит в городе – и не в городе, но и в предельно вышедшей за рамки привычного реальности. Это – реальность Вертова, это преддверие механического рая. Невероятные, как мы бы сегодня сказали, «спецэффекты» с пересекающими друг друга трамваями и раскалывающимся Большим театром, роженицей и огромным исполином Михаилом Кауфманом, шагающим по городу, механистическим космосом мегаполиса в соединении с обновленной Лениным природы – язык этого фильма сложен и восхитителен. Вертов добился своего. «Человека с киноаппаратом», фильм «без надписей», он считал первым шагом к созданию универсального, не знающего границ творящего языка, новой ступенью самораскрытия логоса, сказали бы мы.
Советская действительность становилась все менее терпимой к поэтам и мечтателям. Уже в 1929 году, когда фильм вышел в прокат, его сочли тратой пленки, пустым формализмом и почти не стали показывать в кино. Позже, начиная с тридцатых, этот фильм был главным обвинением Вертову в том, что он слишком зарвался и забыл свое место. Вертов пока не понимает, какова тяжесть нависшего над ним дамоклова меча, и все колет об него свои плечи, считая боль недоразумением. В период конца двадцатых – начала тридцатых годов у Вертова выходят его лучшие фильмы, которыми он вошел в историю. Он экспериментирует со звуком в кино – появляется «Симфония Донбасса», где в самом начале Вертов наиболее отчетливо оформляет символ своей веры. Первые двадцать минут картины посвящены тому, как храм «старой» религии, Православия, превращается в храм новой, ленинско-вертовской религии киноглаза. Сброшенные кресты сменяются звездами. Хоругви – плакатами с лозунгами, крестный ход – демонстрацией, колокольный звон – радиопомехами. День Торжества Православия превращается в день торжества новой веры, храм превратился в молодежный клуб. Вертов не учел того, на что обратила внимание Эсфирь Шуб: документальный кадр шире любых возможных интерпретаций, кадр есть символ, в который каждый влагает свое содержание при восприятии. Гимн новому времени сегодня выглядит основным обличением варварства, дикости и исторического явления, и эстетической позиции отдельно взятого художника. «Симфонию Донбасса» Вертова заставляют переделывать, задерживают ее выход на экраны. Критика и творческая интеллигенция всего мира, кроме СССР, приветствуют новый фильм как новое слово в кинематографе, ярчайший пример использования звука с художественной целью. У нас же начинается резкий крен в сторону уничтожения всех свежих творческих идей, вертовский фильм игнорируется, с ним уже даже особенно никто и не спорит. Тогда Вертова решает прибегнуть к силе своего божества и снимает «Три песни о Ленине».
Здесь та действительность, которую Вертов так долго вынашивал, представлена уже в предельно систематической форме, только Адама сменила Ева. Женские образы для Вертова и прежде играли огромную роль, но здесь он уже ничем себя не сдерживает. Можно сказать, что у него начинается «женский период». «Три песни о Ленине» посвящены тем женщинам, в которых вселился Ленин. Если пойти в параллелизме христианства с вертовской религией до конца, то в этом фильме мы найдем «купину», «богородицу» Вертова – бетонщицу, самый яркий женский образ за всю историю документального кино. Конечно, ударница Днепростроя, интервью с которой записал для своего фильма Вертов, не подозревает об отведенной ей роли. Она простодушно рассказывает, как во время работы чуть не утонула в бетонном растворе и как совершила трудовой подвиг, а после получила орден Ленина. Она приняла в себя Ленина и осталась жива, она – образец святости, жизни, свободы для Вертова.
Статьи по теме:
Стиль
Время написания Владимирской иконы Божией Матери, XII век, относится к так называемому комниновскому возрождению (1057—1185)[5]. Этот период в византийском искусстве характеризуется предельной дематериализацией живописи, осуществляемой за ...
Историография
Перформанс представляет собой практически неизученную область в искусствоведческой литературе. Всю имеющуюся литературу, которая привлекалась для написания диплома, можно разделить на три блока. Первый - это авторские тексты, включенные в ...
«Большое дело творите вы!..»
Столь же одаренными, да и как могло быть иначе, были дети князя Оболенского. Дмитрий Александрович (1882 – 1964), их сын, в 1907 году избирался почётным мировым судьёй Городищенского уезда. С 1908 года он стал городищенским уездным предво ...