Степная сюита Сергея Бондарчука

В свое время Чехов боялся превращения его повести в «сухой перечень впечатлений». Спасла произведение от этого сама поэзия степных просторов и настроение «тихой сдержанной грусти», которое спаяло эпизоды в одно несокрушимое целое, как «пять фигур в кадрили», по выражению самого автора. Если не обнаружить скрытые связи, соединяющие унылую безбрежность степных просторов, могучее дыхание степного ветра с душевными движениями непосредственного и впечатлительного мальчика, если не ввести вереницу лиц, характеров, за каждым из которых неповторимый мир мыслей и чувств, в атмосферу тревожного ожидания и обращенных к природе, будущему, вечности вопросов о человеческом предназначении, о смысле жизни, то может показаться, что перед нами калейдоскоп ничего не значащих картинок, вставленных в слишком просторную раму степных пейзажей. С. Бондарчук намеренно ни в чем не приходит на помощь зрителю, твердо убежденный в способности человека восстанавливать недостающие звенья в цепи авторского замысла, восполнять недоговоренность повествования собственным душевным опытом. Только одну подсказку позволяет себе режиссер. Иногда в моменты наивысшего эмоционального напряжения возникает закадровый голос (текст от автора читает сам С. Бондарчук), говорящий о красоте, молодости, торжестве сил и страстной жажде жизни, существующих в этом мире наперекор одиночеству, страху и отчаянию. И это единственная «прямая» нить, связывающая текст Чехова с фильмом, минующая, но не разрушающая его образный строй.

Похожая на плач протяжная мелодия (композитор В. Овчинников) становится лейтмотивом картины. Основана она на многоголосии «досельных» песен, которыми так славен русский народ. Так в фильме замечательно найден эквивалент музыкальному мотиву тихой песни. Вначале Егорушке (Олег Кузнецов) кажется, что поет женщина. Явственно различает неповторимо скорбные, берущие за душу слова о неудавшейся жизни, о потерянном счастье. Но потом слова исчезают, а мелодия, разливаясь, ширясь, вбирает в себя и скрип полозьев телеги, и шум ветра в поле, и звук падающих дождевых капель — всю пленительную партитуру голосов и звуков жизни. Она-то и становится ключом к пониманию фильма.

Конечно, можно было показать мир «глазами ребенка», и тогда “поэтичность” на экране оказалась бы автоматически запрограммированной. Такой подход был бы в общем правомерен — ведь существует литературоведческая версия, по которой наивному взгляду Егорушки приоткрывается то, чего «не зрят равнодушные очи» взрослых, тупых, черствых, равнодушных. Но в таком случае из «лабиринта сцеплений», который образует стилистику повести, была бы вычленена одна, пусть важная, но в изолированном виде, не очень близкая Чехову мысль: поэтическое восприятие мира доступно только неиспорченному сознанию. И, следуя чеховской логике, Бондарчук показывает, что пока мальчик лишь жадно впитывает в себя увиденное и услышанное, знакомится со всем спектром человеческих страстей и эмоций, узнает горечь расставаний, прикасается к бедам и терзаниям людей. Егорушка только учится жить, учится проявлять себя, учится отделять хорошее от дурного, истинное от ложного. Характер мальчика в картине еще более расплывчат, чем в повести. И сделано это намеренно. Бондарчук хотел подчеркнуть его открытость всему, всем злым и добрым проявлениям жизни, самым разнообразным влияниям, потому и выбрал на роль некоего «усредненного» русоголового мальчугана, не обладающего никакими личностными свойствами.

Создатели картины не стали показывать мир «глазами ребенка». И оказались правы. Ведь и Чехов не стремился к раскрытию внутреннего мира Егорушки, «сливая» его порой «со степью, с загорелыми холмами, с знойным небом, с полетом коршуна», о чем с неудовольствием писал Е.Ляцкий. И не глазами Егорушки видим мы задыхающуюся от палящего зноя, ждущую прихода грозы степь, обласканную первыми лучами солнца, оживающую под легким дуновением ветерка скудную степную растительность, все эти курганы, кресты, хутора… Правда, в картине есть степь и такая, какою ее мог увидеть только маленький ребенок: сказочно-таинственная, рождающая великанов и чудовищ, при ближайшем рассмотрении оказывающихся просто крестьянами с вилами или одиноким деревом, угрюмо-притихшая, затаившаяся, неожиданно взрывающаяся диким уханьем филина или истерическим криком какой-то неизвестной птицы. Жаль только, что не везде «видения» Егорушки сохраняют тот сказочный колорит, который естествен для воображения 9-летнего мальчика. Сцены, где одетый в красивый камзол Егорушка под руку с графиней Драницкой (И. Скобцева) выделывает какие-то полонезные па на фоне Петербурга или раскачивает на увитых плющом, лентами и розами качелях свою Прекрасную Даму, кажутся скопированными из дореволюционных «Нивы», или «Пробуждения» и резко диссонируют с тем истинно прекрасным, что дано у Чехова в виде обычной окружающей Егорушку жизни. Следует заметить, что подобных «мечтаний» Егорушки в тексте Чехова нет, да и остальные сведены к минимуму: известно, что многие «видения» и раздумья мальчика были исключены автором из текста при публикации в собрании сочинений. Бондарчук же решил здесь «дополнить» Чехова – и проиграл.

Статьи по теме:

«Большое дело творите вы!..»
Столь же одаренными, да и как могло быть иначе, были дети князя Оболенского. Дмитрий Александрович (1882 – 1964), их сын, в 1907 году избирался почётным мировым судьёй Городищенского уезда. С 1908 года он стал городищенским уездным предво ...

История этикета
Культура общения людей основана на соблюдении определённых правил, которые вырабатывались человеком на протяжении тысячелетий. Со времени позднего средневековья эти правила именуются этикетом. Этикет (в пер. с франц. – ярлык, этикетка) – ...

Французское ваяние XVIII столетия
Сила пластической передачи, старое французское качество, не изменило французам и в XVIII столетии. Нить предания не порвалась. Поколения даровитых скульпторов следовали одно за другим. Классицизм века Людовика XIV в скульптуре более ясно ...